National Geographic рассказал о "русском Клондайке" в Бурятии

Добираться до Кяхты было всегда непросто. В наше время можно сесть на поезд Москва–Улан-Батор и сойти на приграничной станции Наушки, откуда еще 30 километров нужно проехать на автобусе Наушки–Кяхта, который, правда, ходит нечасто. Второй, менее бюджетный путь: самолетом до Улан-Удэ, а потом – три часа на автомобиле по безлюдным степным дорогам. Обозу из 60 телег, сопровождавшему российскую дипломатическую миссию из 120 человек во главе с Саввой Лукичом Владиславичем-Рагузинским, в 1725 году на преодоление пути из Санкт-Петербурга до этих мест понадобилось почти десять месяцев.

В Кяхте многое поражало приезжего: и сам поселок миллионеров, и его обитатели, их нравы и обычаи, и соседняя колоритная Монголия с ее бесконечной степью.

Задача перед Рагузинским стояла непростая: установление политических и, самое главное, торговых отношений с Китаем. В принципе какие-то отношения между Россией и Китаем уже существовали: в 1619 году томский казак Иван Петлин преподнес царю Михаилу Федоровичу «Чертеж Китайского государства» и грамоту от императора династии Мин. На протяжении всего XVII века в Китай эпизодически посылались посольства для установления «пристойной дружбы и любви», а в 1666 году из Москвы в Пекин отправился первый казенный торговый караван, который, несмотря на большие потери и издержки, принес значительную прибыль. Тем не менее постоянных отношений между двумя великими империями не было. Переговоры Рагузинского с китайцами затянулись на семь месяцев: более 30 раз Савва Лукич садился за стол переговоров, около 20 проектов договоров предлагалось с обеих сторон. Тем не менее 20 августа 1727 года на реке Буре (Монголия) был подписан Буринский трактат, а 14 июня 1728 года уже в российской Кяхте – Кяхтинский договор, установивший границы империй и правила ведения приграничной торговли. Границы определялись довольно просто: «Ежели Российских подданных людей владенья в близости какие сопки, хрепты и реки есть, те сопки, хрепты и реки за границу причесть. Ежели близ мунгальских караулов и маяков какие сопки, хрепты и реки есть и оные також за границу причесть. А где сопок, хрептов и рек нет, а прилегли степи, посредине равномерно разделить, знаки поставить и за границу причесть».

Вокруг места, выбранного Рагузинским для постройки Новотроицкой крепости, ходит много легенд. Одна из них гласит, что, знавший китайцев не понаслышке, Савва Лукич долго искал речку, текущую не из Китая в Россию, а наоборот: остерегался потравы. Такая оказалась в данной местности одна – Кяхта. Вот на обоих берегах реки к концу 1727 года и была выстроена крепость, впоследствии превратившаяся в городок Троицкосавск, получивший свое название в честь Новотроицкой крепости и основателя Кяхты Саввы Владиславича-Рагузинского. Крепость всех желающих вместить не могла, поэтому у самой границы годом позже Рагузинский заложил торговую слободу Кяхта, будущую столицу сибирских миллионеров. К концу 1728 года армией на казенные деньги были возведены гостиный двор с 24 лавками и 32 (!) купеческие избы, расположенные по периметру защитных стен гостиного двора. А вот о том, откуда Рагузинский взял три с лишним десятка купцов для заселения этих изб, архивы умалчивают. Но точно не из Китая.

Китай в те времена был страной чрезвычайно закрытой, куда из России пропускались только казенные караваны, ходившие раз в три года. Возглавлял караван доверенный купец, к которому приставлялись правительственный комиссар, четыре целовальника и гвардейский офицер с сотней казаков. Путь из Москвы до Пекина занимал целый год, столько же шло на обратную дорогу, плюс год – на формирование нового каравана. Свой товар в караване могли иметь только те купцы, которые попадали туда в должности торгового агента. Как попадали, объяснять не надо – за три столетия в России ничего не поменялось. Каждый караван, основной товар которого состоял из 100–200 тысяч пушных шкур, приносил когда 270 тысяч рублей прибыли, а когда – сплошной убыток. Единственным местом, где можно было осуществлять частные коммерческие контакты с Китаем в обход казенного каравана, была Кяхта. И торговля здесь была организована весьма экзотическим образом. В 120 саженях, то есть меньше чем в трех сотнях метров от слободы, у самой монгольской границы китайцы построили собственный торговый город Маймачен – правильный четырехугольник, обнесенный высокой деревянной стеной и прорезанный тремя параллельными улицами с севера на юг. Одни ворота выходили как раз к Кяхте, другие – в сторону Урги, как называли тогда Улан-Батор. В Маймачене жили исключительно мужчины, чуть более 400 человек, поскольку китаянкам в то время запрещалось селиться за пределами Великой стены. Будущие купцы попадали в Маймачен 12–14-летними мальчиками и, прослужив несколько лет, получали право каждые три-четыре года выезжать на родину, где обзаводились семьями. Впрочем, встречались китайцы, не видевшие семей лет по десять. Пришлый китайский купец по приезде в Маймачен не имел права торговать в течение года, который должен был посвятить тщательному изучению русского языка. Делалось это для того, чтобы русским купцам незачем было изучать китайский: овладев языком, они могли бы проникнуть в тайны китайской торговли.

Торговля с Китаем имела архаичный меновый характер: товар менялся исключительно на товар. Из Китая нам, понятное дело, нужно было многое, гораздо интереснее другое: что мы могли предложить восточному соседу? Как и сегодня, триста лет назад всех интересовали исключительно наши природные богатства. Тогда основной и важнейшей товарной позицией России была «мягкая рухлядь», пушнина. «Соболь – витимский, олекминский, ленский, камчатский, тобольский, колым-ский, байкальский. Выдра, бобр – печерские, тазовские, обские, иртышские, камчатские, курильские. Рысь – кузнецкая, красноярская, нерчинская. Песец – с побережья Северного Ледовитого океана. Лиса – архангельская, иркутская, камчатская, сургутская, якутская, мангазейская. Горностай – илетский, илимский, обской, барабинский, томский, красноярский, пелымский. Белка – верхнеудинская, томская, обская, илимская и енисейская» (Е. П. Силин. «Кяхта в XVIII веке». Иркутск, 1947 г.). Вторым сортом шел мех кроликов, кошек, овчина и мерлушка. Обратно отправляли хлопчатобумажные (китайка) и шелковые (креп, камка, вощанка, атлас, гарнитур, фанза, флер) ткани, бархат, а также сахар, чай, табак и… ревень.

Мало кто сегодня даже с третьей попытки назовет второй по важности после пушнины российский экспортный товар XVIII века. Что стоило в Санкт-Петербурге 37 рублей за пуд, а в Европе уже 160–290 рублей? И за частную торговлю чем с 1735-го по 1782 год полагалась в России смертная казнь? Не поверите – ревень, вернее, его высушенный корень, служивший в допенициллиновую эпоху довольно эффективным лекарством. Самыми дорогими были тибетский и северокитай-ский ревень, которыми еще с античных времен монопольно торговали бухарские купцы. С покорением Сибири транзит в Европу через Россию стал выгоднее, чем традиционный путь через древний индийский порт Барбарику. С появлением Кяхты весь трафик ревеня пошел через слободу. Интересно, что контроль над поставками сохранили бухарцы – в китайском Маймачене у бухарских купцов были свои дома, лавки и даже собственная мечеть! Китайским купцам торговать ревенем строго запрещалось. Караваны в 30–50 верблюдов, груженные пяти-шестипудовыми мешками из верблюжьей или конской шерсти с высушенным ревенем, прибывали в Кяхту в октябре. Груз складировали в специальном ревенном доме, где рабочие под руководством браковщика в присутствии бухарских купцов распаковывали товар и проверяли его качество. Низкосортный ревень тут же сжигали, несмотря на то, что он мог бы с успехом применяться в российских госпиталях.

Для первого сбора чая китайцы отвели 23 марта. Производят сбор около десяти дней, в ясную погоду и по ночам.

Российский ревень, называемый в Европе московским или императорским, вытеснил с рынка голландский и португальский именно благодаря своему высшему качеству, и чиновники не без основания полагали, что, стоит оставить хоть малейшую лазейку для второсорт-ного сырья, как оно хлынет в Европу, нанося непоправимый урон репутации и сбивая цену. Высокий спрос на ревень продержался почти до 1840 года, после чего пошел на убыль, а открытие в 1860 году китайских портов для европейских торговцев и вовсе свело российский ревенной бизнес на нет. Но к этому времени Кяхту охватила другая лихорадка – чайная.

Чай по-купечески.  Появившись в России сравнительно поздно (посол Василий Старков привез царю Михаилу Федоровичу четыре пуда китайского чая в подарок от монгольского Алтын-хана), чай завоевывал позиции постепенно. Сначала как царский лечебный напиток, в эпоху Петра I – как дворянский. С ростом импорта чай стали пить купцы, а следом – и простой люд. Аристократы-дворяне копировали в петербургских салонах английскую чайную церемонию. Купцы и помещики создали собственную культуру, отдавая должное сладостям. Ну а появление самовара – идея пришла с Тибета – сделало чаепитие настоящей народной традицией. С ростом популярности чая росли и доходы кяхтинских купцов. Великий чайный путь протяженностью около 8840 верст, проходивший полторы сотни городов трех государств, пересекал российскую границу только один раз – в Кяхте. Свое путешествие чай начинал в провинции Фучань, где носильщики переносили его коромыслами по узеньким тропиночкам. Далее от Ханькоу он следовал водой по рекам, затем перегружался на мулов, которые доставляли его до монгольского Калгана. И уже караваны из тысяч верблюдов, за 45 дней преодолевая 1284 версты бесплодных степей, доставляли чай в Маймачен, после чего китайские купцы слали своим кяхтинским коллегам «узоры» – пробы чая всех сортов. После дегустации составлялось Секретное положение, или Сравнительный расценок русских и китайских товаров (торговля-то была меновая!), и слобода оживала.

Савошники.  В Кяхте существовали две необычные профессии, не встречавшиеся в других местах: савошники и ширельщики, к представителям которых можно было отнести большую часть рабочего люда слободы. Каждый чаехозяин имел в Кяхте собственную савошную и ширельную артели. Работа савошников заключалась в следующем: в здании гостиного двора они помогали монголам развьючивать верблюдов и взвешивать каждое место. Затем на собственных лошадях отвозили чай в ширельни. После ширки савошники принимали заширенный чай, взвешивали и снова перевозили в гостиный двор, складывая его под хозяйские навесы, чтобы просыхал в ожидании ямщиков для отправки в Иркутск. Средний заработок савошника составлял от 15 до 25 рублей в месяц (лошадь стоила 3 рубля!), и жили они значительно лучше окрестных крестьян.

Ширельщики.  Слова «ширка», «ширить» и «ширельщик» в Кяхте позапрошлого века значили совсем не то, что в современной России. Китайский чай в пути от плантаций до Москвы проводил около года, и в дороге его поджидал главный враг – влага. Поэтому перед путешествием по неприветливой России чай «ширили» – зашивали в воловьи шкуры шерстью внутрь. Ширка чаев происходила в специально построенных каждой купеческой фирмой деревянных казармах рядом с гостиным двором – ширельнях. За день до ширки ширельщикам доставлялись вымоченные шкуры – одной хватало на две упаковки. Артельщик брал место чая, заворачивал в шкуру и зашивал ремнями с помощью особой железной иглы. Дело свое артельщики знали, но главным их недостатком была жуликоватость: стянуть кирпич чая считалось не воровством, а проворством.

Фокусники.  Каждый китаец пытался обмануть своего покупателя. У торговца были весы трех видов: на одних он вешал покупаемое, на других – продаваемое, третьи были верные, для тех, кто не дался на обман. Также и аршины всегда нужно было иметь при себе свои. Известны случаи, когда вместо ветчины китайцы умудрялись продать кусок дерева, обтянутый кожей, или курицу, внутри которой, кроме костей, ничего не было. Русские купцы тоже были не прочь объегорить китайцев. Некоторые зашивали в лапки пушного зверя, продаваемого на вес, свинец. Подменивали белых песцов мангазейскими зайцами. Продавали зайцев с песцовыми хвостами.

Как в кино.  Расцвет Кяхты пришелся на середину XIX века – практически весь чай в Европу шел именно через слободу, и его потребление в мире росло, а торговый оборот превышал 30 миллионов рублей. В уездной Кяхте проживало два десятка миллионеров, а совокупный капитал кяхтинских предпринимателей составлял в 1855 году более 160 миллионов рублей, что делало Кяхту крупнейшим торговым и финансовым узлом государства. Пик торговли пришелся на 1842 год, когда находившийся в состоянии войны с Англией Китай стал отчаянно нуждаться в золоте и серебре. Началась нелегальная торговля за золотые монеты, а серебряные переплавляли в грубые товары (например, килограммовые чайные ложки), и ими расплачивались с китайцами. В итоге за год товарооборот удалось увеличить на 30 процентов. В это время были построены несколько великолепных соборов и церквей, способных украсить и столицу, каменные гостиные ряды. К тому же Кяхта была единственным российским городом, находившемся на самоуправлении, что привело к интересному результату. При фантастических налоговых поступлениях (в расчете на одного жителя Кяхта платила в 150 раз больше налогов, чем в среднем по империи) почти четверть городского бюджета тратилась на образование: в маленьком городке на окраине империи насчитывалось девять (!) учебных заведений, в том числе: реальное училище, женская гимназия, женское приходское училище, четырехклассное городское училище. В 1862 году здесь начинает выходить первая печатная газета в Забайкайле – «Кяхтинский листок». Городок жил с размахом – спустя всего полтора года после изобретения кинематографа зажиточная Кяхта уже смотрела кино. Особенно привлекали публику экзотические для здешних мест виды – приход поезда железной дороги и уличные сцены больших городов. Купеческие дома поражали своими размерами, конюшнями и оранжереями. В 30 верстах от слободы была даже собственная сибирская «Рублевка» – дачный поселок Усть-Киран, куда на лето переезжали состоятельные кяхтинцы. Дачное дело было поставлено солидно. Для примера, на участке купцов Лушниковых разместились четыре больших дома, разные службы, скотный двор, сад, две купальни, качели и лодочная станция.

При сборе чая китайцы по нескольку раз моют руки, чтобы не сообщить никакого запаха чайным листьям.

Закат Золотого века.  Больше всего на свете кяхтинцы не любят Суэцкий канал и советскую власть. С постройкой Суэцкого канала в 1869 году появился более короткий и удобный путь транспортировки чая из Китая в Европу и Россию. Товарооборот начал сокращаться: морем перевозили дорогие сорта байхового чая, а дешевые, широко употреблявшиеся в России, продолжали везти через Кяхту. Но в конце 1890-х годов было завершено строительство Транссибирской железнодорожной магистрали, и основной грузопоток пошел по ней. А после Русско-японской войны в 1905 году гостиный двор в Кяхте опустел окончательно. Многие кяхтинские купцы, переведя свой капитал в Москву или Петербург, перебрались в российские столицы. Кяхта утратила свое былое величие. Точку в этой истории поставила советская власть. Городок во время революции переходил из рук в руки: тут были и китайские войска, и свой Совет большевиков, и сотни атамана Семенова, и войска барона Унгерна, и кавалеристы Рокоссовского, и даже части Монгольской народной армии. Зажиточные горожане не стали дожидаться чекистов и покинули страну, благо граница проходила по окраине слободы. Большая часть купеческих домов была разобрана и вывезена во Внутреннюю Монголию. Китайский Маймачен после очередной атаки монгольской армии выгорел дотла, и все что от него осталось, – два разбитых буддийских колокола в краеведческом музее Кяхты. История знает массу примеров процветания и дальнейшего упадка торговых путей и городов: Ганза, Венеция, Фламандия. Торговля умирала, но города оставались прекрасными памятниками ушедшей эпохи. Советской Кяхте выпала совсем другая судьба: от веселой слободы остались одни развалины и экспонаты в местном музее, директор и сотрудники которого были расстреляны коммунистами.