Хайрата минии нютаг Улхасаа – Дорогая родина моя Улхасаа

Очерк журналиста «Новой Бурятии» о том, как в Бурятии умирает село

Тихо и молча умирают в Бурятии малые села. Сначала закрываются школы, потом уезжает молодежь с детьми, пустеют и вывозятся дома, некому работать в ФАП, из-за отсутствия спроса перестают работать магазины.

На родине своей мамы и в том месте, где прошла самая босоногая часть моего детства, не была давно. Только одним днем в 2015 году, и вот сейчас, в этом месяце, съездила на три дня. Тогда, в 2015-м, я встретила у магазина своих друзей из юности, один из них был на мотоцикле, и я попросила его прокатить меня. Он с удовольствием прокатил меня по деревне, а я сидела позади него и испытывала противоречивые эмоции. Сначала  восторг от ощущения скорости, запаха бензина и сигарет, окунувших меня в детство и юность, а потом  печаль и пустоту от того, что увидела за время этой краткой поездки. После этого пришло осознание, что надо что-то делать (хотя бы написать), а после поездки в этом году родился этот текст.

Тишина

Сентябрь. Почему-то так получается, что уже второй раз приезжаю в Улхасаа именно в этом месяце. Трава еще зеленая, но местами уже пробиваются редкие островки желтизны. В деревне уже закончился сенокос, в некоторых заброшенных дворах видны стожки сена, где-то весь двор – один сплошной сеновал. На улицах села – непривычная тишина, только изредка прерываемая людским окриком, собачьим лаем, звуком работающего двигателя.

В эту пору в селе не слышно звонкого детского смеха, да и летом он раздается уже не так часто. Дети школьного возраста приезжают в Улхасаа на лето, а по осени разъезжаются кто куда: кто – в Сосново-Озерское, кто – в Улан-Удэ, туда, где живут и работают родители. И в деревне наступает та самая тишина, от которой до жути страшно, и кажется, что звук твоих шагов по асфальту гулко отдается в самых потаенных уголках твоей души.

Деревня, в которой раньше проживало чуть менее тысячи человек, сейчас кажется совершенно опустевшей. Особенно пугают пустые проплешины от вывезенных домов, заколоченные досками окна, покосившаяся и поломанная ограда какого-то двора, в котором уж и дома нет, только видны остовы старых хозяйственных построек. Пустой деревня кажется еще и из-за того, что большая часть населения проживает на гуртах, почти все жители – фермеры, которые занимаются животноводством, и у каждого подворья стадо   в 30 – 50 голов КРС, а у фермерских хозяйств – от 100 голов и выше.

«Нет школы – считай, умерла деревня», – эти слова я вложила в уста одного из героев своего рассказа. Это может сказать любой человек, который жил в маленьком селе, где школа – это центр притяжения, практически сердце деревни. Это и работа для молодых, и образование детям. В маленьких селах именно вокруг школ строится вся система коммуникаций, все школьные праздники и мероприятия становятся сельскими праздниками, и именно учителя здесь являются проводниками культуры и знаний.

Раньше, в советские годы, в Гонде была школа, сначала восьмилетка, затем десятилетка. Но после перестройки, когда совхоз, в который входили два села, Гонда и Комсомольское, развалился, оставшаяся без работы молодежь стала покидать село, подавшись в город. Детей стало меньше, школа была признана малокомплектной и вскоре была закрыта. Вместе с ее закрытием из села уехала последняя молодежь, которая еще работала на гуртах и помогала родителям.

Мозаика

Каждый мой приезд на малую родину – это поток воспоминаний из детства. Вот это дорога из Шулуун-базы, по которой мы шли утром в школу, учась в «подготовишке». А вот это место, где была заброшенная «МэТэМэ» с кучей сломанной и брошеной техники, там мы играли, забыв про школу, получая дома нагоняй. А вот это забор, на который я однажды со страху умудрилась запрыгнуть, когда за мной гналась злая Эреэдэй.

Когда-то Шулуун-база была молочно-товарной фермой, моя двоюродная бабушка работала там дояркой. Она выучила всех своих детей, они получили образование в Улан-Удэ, старшая ее дочь, моя тетя, вернулась на родину и работала в школе. Еще одно воспоминание – мелкий ручеек в Гахайта, в котором я стою босыми ногами, а маленькие гольяны плавают рядом и щекочут их. Гахайта – это летник для молочно-товарной фермы, где также держали свиней. Помню, как поросились по ночам свиньи, принося за раз по 12 – 14 поросят, но не все из них выживали. И помнится еще детский ужас от рассказов о том, что свиноматка съела погибших поросят.

Где-то в моих коробках, переезжающих вместе со мной с одного места жительства на другое, наверняка хранится фотоальбом со старыми черно-белыми фотографиями. Там есть фотографии с моего первого школьного новогоднего вечера. Каждый класс Гондинской восьмилетней школы представлял одну из 15 союзных республик, наш «нулевой» представлял Киргизию. Помню, что у всех девочек были красивые ярко-красные платья, у мальчиков – такие же жилеты с приклеенными на них бумажными элементами тюркского орнамента и картонные киргизские шапки. На всех фотографиях с того вечера – много людей. В школе тогда училось, наверное, около 200 детей. И это воспоминание как один из пазлов мозаики, где Улхасаа – большая, процветающая деревня. И чем больше щемящих воспоминаний, тем больнее осознавать, что через какое-то время исчезнет и этот забор, и эта дорога, и само село.

Конечно, случится это еще не скоро, но встающая перед глазами картина умершей деревни с темными провалами окон в старых заброшенных домиках вполне может стать реальностью. Пока же шагаю по целому еще асфальту, пытаюсь вспомнить старые размеры почти засохшего сегодня озерца между Шулуун-базой и Гондой, любуюсь теми несколькими домами, обшитыми рейкой, с крепким хозяйством, размеры которого можно прикинуть по технике во дворе и стогам сена, занимающим весь соседний двор.

Надежда

Сейчас Улхасаа – это около 60 личных подсобных и семь крестьянско-фермерских хозяйств. Всего в деревне проживает около 400 человек, хотя прописано более 500, почти все они заняты фермерством. Другой работы в Гонде немного – сельская администрация, библиотека.

Нет круглосуточного доступа к медицинской помощи, в местный фельдшерско-акушерский пункт раз в неделю приезжает фельдшер из райцентра. А с 1 октября закрывается единственный магазин, и жители остаются без доступа не только к медпомощи, но и без возможности приобрести товары ежедневного спроса.

При этом в Гонде довольно активное ТОС, его силами была начата постройка сельского клуба, который в прошлом году торжественно открыл глава Бурятии Алексей Цыденов. Жители села и выходцы из Гонды, постоянно приезжающие на родину, дружно собираются на все мероприятия. А не так давно, 14 сентября, гондинцы отпраздновали открытие обновленного аршана. Конечно, село не собирается умирать ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшие десять лет, но будущее села, в котором не слышно детского смеха, пугает.

Возрождение села начнется с возвращением на родину молодежи, для которой найдется работа, а образование для их детей станет доступнее. В республике каждый год звучат бравурные речи о подъеме сельского хозяйства. В последние годы заговорили о дальневосточном гектаре, который позволит восстановить былую славу бурятских фермеров. О том, что еще есть надежда на возвращение молодых в Улхасаа, говорит и глава сельской администрации молодой Жамбал-Доржо Батуев. Интервью с ним и комментарии экспертов о возрождении малых сел Бурятии будут опубликованы в одном из следующих номеров «Новой Бурятии».

Если вам, наши читатели, есть что рассказать о проблемах малых сел Бурятии, есть комментарии и мнение по этому вопросу, ждем ваших писем на адрес: [email protected].

Татьяна Олзоева